Они примеряли рубашки у портного, на Джермин-стрит. С войной, новые костюмы заказывать было ни к чему. У Питера и Джона имелись серые визитки, для венчания, и фраки, для обеда. Тони не захотела шить платье со шлейфом. Девушка шла к алтарю в простом туалете жемчужного шелка, с маленькой шляпой и кружевной пелериной. Уильяму сшили бархатный костюмчик пажа, цвета голубиного крыла. Церковь и обеденный зал отеля украшали белыми розами, и голубовато-серыми гортензиями. Венчалась сестра в тиаре Холландов. Джон видел кольцо невесты, с крупной, серой жемчужиной, окруженной южноафриканскими бриллиантами.
– К слезам, – подумал герцог, но сразу отогнал эти мысли: «Ерунда».
Пани Качиньская проводила в Польше все лето, а потом возвращалась в Амстердам. Эстер брала отпуск в госпитале.
– Няне я нашла новое место, – деловито сказала Звезда, когда Джон провожал ее домой, из ресторана:
– По решению суда, мальчики, живя с отцом, проводят со мной выходные, раз в месяц. Я договорюсь с адвокатами…, – она запнулась, – его адвокатами. Объясню, что уезжаю в Америку, повидать отца, Меира. Я возьму близнецов на несколько выходных подряд, когда вернусь из Польши…, – Эстер хотела написать отцу и брату, что едет в Швецию стажироваться в детской больнице.
– Но не вздумай искать Аарона…, – строго сказал Джон, у двери ее дома, – тебе нельзя ездить в Литву, или на территории, оккупированные советскими войсками. У меня нет желания выручать тебя из сталинских лагерей…, – слегка улыбнувшись, Звезда кивнула: «Никуда, кроме Варшавы, как предписано заданием».
– Мистер Джон! – крикнули с кормы лодки: «Самолет!»
Герцог натянул на уши потрепанную, вязаную шапку. Несмотря на теплую весну, на воде было еще зябко. Он выбросил папиросу в воду, мотор заурчал. От самолета отделялись черные точки. В ярком небе раскрывались белые купола. Джон много раз прыгал с парашютом. Он помнил бездну, под ногами, ветер, бивший в лицо, брызги ледяной воды.
– Двести футов до ближайшей цели…, – лодка остановилась неподалеку от мокрого, стелящегося по морю парашюта. Человек, в костюме тонкой резины, ловко собрав его сзади, поплыл к лодке. Джон протянул руку, через борт:
– Подберем остальных, пойдем на берег, и повторим упражнение столько раз, сколько потребуется, для идеальной точности…, – она сидела, тяжело дыша, стянув капюшон костюма. Темные, влажные, коротко стриженые волосы облепили голову.
Лаура вытерла рукавом воду со щек: «Сколько?»
– Двести футов друг от друга, – Джон протянул ей сигареты, – а надо, чтобы вы добились пятидесяти. Сейчас тихое море, прыгать легче. В шторм вас отнесет в разные стороны, ветром, течением. Вы утонете, не дождавшись, пока вас подберет лодка…, – капитан ди Амальфи глубоко затянулась дымом: «Хорошо». Приподнявшись над бортом, она посчитала головы:
– Все на воде. Плывут сюда. Пусть плывут, – устало улыбнулась Лаура, – незачем облегчать задачу.
Самолет развернулся, идя к берегу. Джон взглянул на часы:
– До обеда закончим упражнение, и приступим к работе на передатчиках. Впрочем, ты умеешь управляться с радио…, – он заставил себя не смотреть на смуглую, покрасневшую от ветра и холодной воды щеку. Джон велел: «Включайте мотор, мистер Чарльз, они рядом».
После ужина, отпустив девушек, Лаура присела на подоконник маленькой комнатки. Все устали. Начавшись в шесть утра, прыжки длились до полудня. Быстро пообедав, они пошли заниматься на радиопередатчиках. Готовили они сами. Провизию привозили охранники, из ближайшей деревни. В гараже стоял «бьюик», все девушки умели водить, но для них было безопасней оставаться на полигоне. Инструкторы по стрельбе, плаванию, и радиосвязи жили в другом крыле здания.
Похолодало, темная вода топорщилась под резким ветром. Лаура носила шерстяные брюки, и форменную рубашку Королевского Женского Военно-Морского Флота, с нашивками капитана. Шею она обмотала кашемировым шарфом. Перед отъездом на полигон, девушка попросила два дня отпуска.
Отец остался в Блетчли – парке. Джованни преподавал языки, в школе шифрования, но часто подменял радистов. Лаура, с удивлением, поняла, что отец быстро разобрался в работе передатчиков. Она не говорила Джованни, о новой, секретной службе, только заметила, что после Лондона отправится на обучение. Они с отцом жили раздельно, Лаура продолжала занимать комнату в женской усадьбе, Элмерсе. Посмотрев на сложенный саквояж дочери, Джованни обнял девушку: «Писать, конечно, нельзя».
Лаура улыбнулась:
– Занятия в Британии, папа. Просто особый курс…, – девушка помолчала, – он до лета продолжится, поэтому я не смогу приехать на венчание Тони. Мы с тобой увидимся, обязательно, перед тем, как …, – Лаура повела рукой. Они пока не знали, куда и когда их пошлют. Лаура взяла чашку с кофе:
– Но пошлют, непременно. Затишье, на континенте, когда-нибудь завершится…, – она прислонилась виском к прохладному стеклу. В море мерцал одинокий огонек. Полигон, круглосуточно, патрулировал военный катер. В небо Лаура старалась не смотреть. Рядом была авиационная база Рошфорд, однако он служил в Бриз-Нортон, далеко отсюда.
– Не думай о нем, – велела себе Лаура, – все понятно…, – она вспомнила прозрачные, светло-голубые глаза Джона, медвежий клык на крепкой шее, сильную руку, протянувшуюся через борт лодки. Лаура присутствовала на совещании, осенью, когда кузен вернулся с континента. Они, подробно, разобрали проваленную операцию, но Джон не сказал, кто спас его с территории рейха.
– Наш работник, – заметил герцог, – он участвовал в акции в качестве наблюдателя. Сначала…, – добавил Джон, – но потом ему пришлось вмешаться, иначе бы я перед вами не выступал…, – на пробковой доске Джон развесил фотографии. Они смотрели на лица немцев. Герцог, монотонно диктовал:
– Оберштурмбанфюрер Максимилиан фон Рабе. Тридцать один год, из богатой семьи, наследник титула. Работник иностранного отдела СД, работал в Испании, и в других европейских странах. Британию он тоже навещал, – мрачно добавил кузен, – три года назад…, – фон Рабе сняли за столиком кафе, под вывеской на немецком языке:
– Фото мы получили из Берлина, – сухо сказал герцог, – самое последнее. Запомните его…, – немец сидел, улыбаясь, закинув ногу на ногу. Максимилиан носил хорошо скроенное пальто, светловолосая голова блестела, на солнце. Лаура поняла:
– Снимали открыто. Он позирует, с удовольствием. Фото свежее, не руки Питера. Значит, кто-то работает в Германии, в сердце рейха…, – Лаура столько смотрела на фон Рабе, что могла бы узнать его из тысячи других мужчин:
– И Шелленберга…, – взяв пачку Players, Лаура чиркнула спичкой, – хотя у него обыденное лицо…, – кроме изучения технических дисциплин, девушки часами сидели над папками, доставленными из Лондона. Они запоминали имена и лица офицеров СД. По собранным сведениям, эти люди отвечали за безопасность рейха в Австрии, Чехии и новых рейхсгау, на польской территории. В папках лежали и данные на работников Франко и Муссолини, на службы разведки Финляндии, Венгрии, и Румынии.
Лаура не стала говорить отцу, что проведет время в столице. Тетя Юджиния тоже ничего не знала. Девушка не хотела видеть Питера и Тони:
– Они счастливы, готовятся к свадьбе. Тони двадцати двух не исполнилось, а она второй раз выходит замуж. И у нее ребенок…, – даже если бы Лауре не предложили стать руководителем группы на новом курсе, она бы, все равно, отказалась посещать венчание. Она не хотела провести половину торжественного обеда в дамской комнате отеля «Лэнгхем», рыдая в носовой платок, пытаясь припудрить заплаканные глаза:
– Мне двадцать семь…, – окурок жег пальцы, – я никому не нужна. Джон на меня смотрит потому, что его связь закончилась…, – Лаура заметила грусть в глазах кузена, когда он приехал в Блетчли-парк, после неудачной акции в Голландии. Девушка подозревала, что герцог расстроен не только из-за провала Беста и Стивенса:
– Даже и пробовать не стоит…, – Лаура выбросила сигарету в полуоткрытую форточку, – случится, как со Стивеном…, – она скосила глаза на конверт. Лаура получила письмо осенью, с авиационной базы в Реймсе, куда улетел тогда еще майор Кроу. Девушка не знала, зачем она не сожгла записку:
– Понятно, зачем…, – Лаура залпом допила кофе, – напоминаю себе, что я всегда буду одна…, – в Лондоне, она перечитала конверт в дамском салоне, в Найтсбридже. Лаура завила волосы. Мастер выкрасил ей правый висок, где сверкала седая прядь. Он, успокаивающе, заметил:
– Мадам, с войной у всех появилась седина. Новые, американские, средства все скроют. У вас замечательно красивые локоны…, – он пропустил между пальцев темные, мягкие пряди. Лаура сделала маникюр, ей привели в порядок брови.
В особняке на Брук-стрит, девушка достала из гардероба дневное платье, бежевого шелка. Она пошла на пятичасовой чай, в отель «Беркли», надев туфли на каблуке, накрасив губы. Лаура читала в The Times, что после чая начинаются танцы. Ей хотелось побыть в объятиях мужчины, двигаясь по начищенному паркету, вдыхая запах сандала и табака, ощущая руку на талии, повторяя шаги вальса или танго:
